Почему мы ругаемся матом?

Все мы, так или иначе, используем нецензурную лексику: кто-то использует красное словцо, чтобы акцентировать внимание на деталях, у других мат стал уже привычной частью разговора. И все же, почему мы не можем отказаться от бранных слов, и почему именно они первыми приходят на ум в критической ситуации, когда вы, например, ударяетесь мизинцем о стол (ауч!)? Редакция Стаканчика попыталась разобраться в ситуации. Согласно результатам одного из исследований ВЦИОМ, около 20% россиян используют нецензурные выражения практически ежедневно. Выходит, каждый пятый точно ругается. О природе мата О «природе» нецензурной лексики в русском языке существует несколько теорий. Согласно одной из гипотез, бранные выражения привезли на Русь татаро-монголы. Другая гласит, что мат был частью многих языческих культов — например, считающиеся сегодня нецензурными, табуированными выражения наши предки якобы повторяли, как заклинания. Когда Русь крестили, церковь выступила против язычников и, как следствие, против бранных слов. Действие возымело такой эффект, что спустя несколько веков привычку изъясняться матом в приличном обществе стали расценивать как признак дурного тона, невоспитанность. Конечно, если представитель интеллигенции остроумно «обыграет» какое-либо выражение, «не при дамах сказанное», его никто не осудит — скорее даже наоборот. Заведующий отделом Института русского языка им. Виноградова РАН Анатолий Баранов в интервью телеканалу «Мир» заявил, что сегодня существует два вида использования нецензурной лексики — фигурный и фоновый. В случае с фоновым мы используем мат в том случае, когда не знаем, как выразить свои чувства иначе. А фигурный вид подразумевает под собой, что мы говорим матом с пониманием значения этих слов и используем нецензурную лексику специально, чтобы выделить или подчеркнуть какое-то специфическое значение чего бы то ни было. Национально-языковые особенности Помимо традиционно считающихся табуированными слов, связанных с половыми органами и сексуальными отношениями, туда же можно отнести выражения, которые описывают страх или вызывают в целом неприятные эмоции. Однако в разных языках разные правила. Например, в языках скандинавской группы есть огромная группа ругательств, которые считаются таковыми из-за влияния церкви на местную культуру. В финском языке к мату причислены «saatana» («Сатана» — рус.), «perkele» («дьявол» — рус.), «helvetti» («ад» — рус.) и другие слова, каким-то образом связанные с христианской верой. В связи с тем, что классификация нецензурных слов во многом зависит от культурных и социальных норм в обществе, слова могут со временем менять «категорию», перетекая из ряда матершинных в привычный обиход. Все зависит от норм морали. К примеру, в средневековой Англии некоторые слова, связанные с религией, было не принято произносить — табуированными были упоминания крови или частей тела Христа. В наши дни это считается обыденностью и ничего такого в этом нет, однако следы влияния церкви на язык все равно сохранились до наших дней. Так синонимичное русскому «черт!» английское «damn» и «hell» («ад» — рус.) все еще причислены к списку ругательных, хотя и не являются матерными. В других языках матом считается так называемая «фекальная» лексика: в арабском, австронезийском и албанском языках все слова и выражения, обозначающие фекалии, принято относить к матерным. Примечательно, что слово «говно» в нашем русском хоть и считается ругательством, но не признано, как мат. Похожим образом дела обстоят в английском, французском и немецком языках, но там табу на «фекальную» лексику объясняется аспектами истории и помешанностью представителей разных культур на чистоте. Противоположную ситуацию можно увидеть в Швеции — там чистота с точки зрения общественной нормы играла не такую большую роль, и потому «skit» («говно» — рус.) считается одним из самых «невинных» выражений. Будто если бы мы сказали «блин» в России. Пока одни боялись слов, связанных с религией или справлением нужды, другие были озабочены здоровьем и болезнями. В Польше до сих пор можно услышать от стариков «cholera!», когда случается что-то нехорошее, а пожелание заболеть холерой тайцам — все равно, что послать русского на три буквы. Если вы хотели бы оскорбить жителя Голландии, достаточно было бы к любой фразе прибавить «kanker» («рак» — рус. как онкологическое заболевание). Так почему же мы ругаемся матом? Если обратиться к науке в исследовании причин, то выяснится, что когда мы слышим нецензурную брань, часть головного мозга, а конкретно миндалина, работает активнее обычного — она отвечает в нашем организме за эмоции и память. Следовательно, когда миндалевидное тело в головном мозге приходит в режим «повышенной готовности», это напрямую связано с негативными эмоциями. Стимуляция этого участка головного мозга может в буквальном смысле довести человека до панических атак или состояния агрессии. Реакция миндалины на мат вполне объяснима, учитывая корреляцию нецензурной брани с, как правило, негативным контекстом. В попытках выяснить, что происходит в голове человека, когда он не просто слышит мат, а и использует его, ученые пришли к весьма занимательным выводам. Например, патологическая «матершинность» в некоторых случаях может сигнализировать о нескольких психических расстройствах, о самом популярном из которых вы, наверняка, слышали. Синдром Туретта — это расстройство ЦНС, которое часто проявляется в разного рода тиках, в том числе механических или «голосовых». Один из симптомов проявляется, когда больной неконтролируемо выкрикивает какие-то ругательства. Он встречается примерно в 10-25% случаев у людей, страдающих этим заболеванием. Другой пример — афазия. В случае этого заболевания у пациентов также отмечается нарушение работы разных частей головного мозга. В наиболее запущенных случаях больные даже не могут говорить. И будто по иронии судьбы, те люди, которым не удавалось воспроизвести хотя бы связное предложение или обычное слово, без труда произносили матерные слова. Это и натолкнуло многих ученых на мысль о том, что за восприятие и воспроизведение нецензурной лексики отвечают не те части мозга, которые ответственны за речь в целом. Однако точного органа или части головного мозга, «ответственных за мат», ученые так и не нашли. Психолингвистический подход Темпльского университета Исследователь Темпльского университета Джейми Рейли рассмотрел этот вопрос с точки зрения психолингвистики, изучив «построение идеального ругательного слова» в формах и их значениях. Начало исследованию проблемы положил анализ 1194 английских слов. Каждому из них присваивались баллы от одного до девяти: чем выше уровень «табуированности» слова, тем выше была оценка. Вслед за этим лингвисты попытались предсказать уровень «запретности» каждого из этих слов, опираясь на 23 фактора, среди которых были как семантические, так и фонолологические (длина слова и звуки). Как выяснилось, те самые запретные слова имеют более абстрактное значение, чем что-то конкретное, обозначающее части тела, телесные действия, пол или болезнь. А вот фонология слов не особа связана с их табуированностью в обществе, как и длина ругательств — соответственно, трех-, четырехбуквенные слова на деле не являются в большей степени грубыми с лингвистической точки зрения. Джейми Рейли изучил и другой аспект вопроса — в конце концов, чаще мы не ограничиваемся одним словом, и порой порождаем бесконечное разнообразие новых «терминов». Отметив это, авторы исследования начали рассматривать нецензурные словосочетания и даже целые фразы. «Мы рассмотрели потенциальный источник возникновения табуированности при объединении существующих табуированных слов (например, «shit» — «дерьмо») с обычными существительными (например, «gibbon» «гиббон») для образования новых соединений (например, «sh*tgibbon»)», — рассказывает автор исследования. А вот сам метод исследования оказался очень неожиданным. Райли составил список из 487 обычных, безобидных английских слов без какого-либо подтекста и попросил участников эксперимента подумать, в какой степени эти слова будут сочетаться с ненормативной лексикой — в качестве примера исследователь привел слово «assdoor». Соответственно, участвующие в эксперименте добровольцы оценивали каждое слово по уровню его «сочетаемости» и даже могли указать какое-либо ругательство, которое, по их мнению, можно было бы наиболее удачным образом использовать как дополнение к «нормальному» слову. С точки зрения семантических свойств, часть тела, вместилище и одушевленность — это те признаки, которые лучше всего «предвещали» слово, которое можно было бы запретить или отнести к нецензурным. В пятерку кандидатов, рядом с которыми лучше всего укладывалось какое-то красное словцо, вошли: мешок, мусор, свинья, прут и рот. Слова, в наименьшей степени наталкивающие на мысли о брани — камин, ресторан, теннис, газета, врач. Результаты исследования показали, что у всех табуированных слов нет характерной фонологии. Однако именно звучание определяет степень возможного сопряжения слова с ругательством. Как вы считаете, может ли это быть связано с тем, что некоторые слова просто звучат смешнее других?

Татуировки: для чего нужны и почему популярны

Если вам кажется, что в последнее время вы замечали татуировки почти у каждого человека, то вам не кажется. Не то чтобы рисунки на теле стали модными только сейчас. Старейший набор для татуировок датируется VII веком до н.э. Но тянуть с предисловием мы долго не будем, а действительно расскажем об истинных причинах вселенской любви к татуировкам. Здесь нам поможет один из ведущих экспертов в этой интересной индустрии — американская тату-художница Фрайдей Джонс. «О, как легки деньги в наши дни, — сказала Джонс. — Чувствую себя даже виноватой. Я уже 26 лет бью тату. И самое потрясающее в этом деле — наблюдать за развивающимся тату-бизнесом». А я остаюсь в замешательстве. Почему наши тела недостаточно красивы, если мы дополнительно их украшаем? Нужно ли им такое украшение на всю оставшуюся жизнь? Можно же делать временные татуировки. Тогда бы не было никаких разочарований. Фрайдей отвечает: «Для большинства людей рисунки на теле являются необходимостью. Спросите, почему? Для борьбы с депрессией, например. Татуировки напоминают нам о том, через что мы прошли, а также о постоянной силе и надежде на будущее. Ещё тату — это заявление о независимости. Я свободен, но моё тело принадлежит только мне, и я могу делать с ним, что хочу. А у всех людей вкусы разные. Мы действительно вольны украшать наше тело так, как вздумается. Для кого-то тело — это неприкосновенность, для других — холст. Ни в том, ни в другом случае нет ничего постыдного и неправильного». Кстати, журнал Inked также подтвердил связь между депрессией и татуировками. Но также люди решаются на тату под влиянием моды, что сложно оспорить. «Да, мода — штука коварная, — продолжает Джонс. — Здесь важен ваш собственный стиль; как вы покажете свою креативность, набив татуировку. Это своего рода обмен информацией. Даже если вы не придаёте рисунку никакого смысла (что на самом деле адекватно), вы сообщаете окружающему миру о своих индивидуальности и свободе». С другой стороны, в журнале также говорится, что некоторые люди становятся наркоманами, отчасти потому, что им нравится боль от введения игл под кожу. Они просто жаждут боли. Но мы же прекрасно понимаем, что в любом явлении есть крайности. То же самое можно сказать и про тату в самых неожиданных местах или крайне агрессивные эскизы тату. Сам по себе рисунок татуировки не может появиться из ниоткуда. Человек склонен демонстрировать свой внутренний мир с помощью внешних атрибутов. «Многих (зачастую тех, кто против тату) мучает вопрос: что случится с татуировкой, когда человеку будет далеко за 70? — улыбается Джонс. — Чёрт, да ничего особенного. Конечно, кожа уже не так эластична в пожилом возрасте, но разве вы не подумали заранее о том, что рано или поздно привыкнете к рисунку на теле и будете воспринимать его как нечто само собой разумеющееся? Вам будет неважно, у вас появятся другие заботы». С этим я согласен. Знаете, тату может прекрасно смотреться, когда ты уже поджарый дедушка в рыбацкой лодке. А может смотреться отвратительно, даже если ты очень молод. Причины разные: неумелые руки тату-мастера, сам по себе неадекватный рисунок, неудачное расположение тату на теле… Даже банальную неухоженность никакие татуировки не спасут. Разумеется, есть ещё такой момент: татуировки могут быть неудобными в социально-профессиональном плане. Джонс говорит: «Все ваши художества могут быть так аккуратно нарисованы на теле, что никому даже в голову не придёт, что у вас есть тату. Но иногда во имя карьеры необходимо прибегать к маскировке. Хотя, на мой взгляд, это мелочи, с которыми можно мириться. Вот тату на лице — уже посерьёзней». И напоследок одно ключевое предупреждение: необходимо тщательно, даже скрупулёзно выбирать своего тату-мастера. Фрайдей подчеркнула, что минимально обученные татуировщики («скребки») могут сильно ошибаться. «Тут нужны связи, — улыбается она. — Либо имя тату-мастера, кричащее с каждого угла. Вы должны вживую видеть его работы: хоть на друге, хоть на знаменитости». Кстати, о знаменитостях. Работа Джонс, конечно, первоклассная. В её студии побывали Анджелина Джоли, Аарон Невилл, Пенелопа Крус. Побеседовав с Джонс, я понял многие вещи. Если не философствовать о причинах популярности тату, то ответ очень прост: это красиво, а люди любят красоту. Людей манит то, чего у них нет. Это действительно некое самоутверждение. Не то чтобы татуировки сделают вас другим человеком (не сделают); они добавят то, чего вам, возможно, не хватало. Удивительно, что вы можете остаться тем, кем были, но рисунок иногда творит чудеса с самооценкой. Но это не должно быть вашей целью. Если вы пытаетесь стать кем-то или ищете одобрения, тату вам не поможет. Если вы хотите тату, потому что это просто кажется вам красивым и дополняющим ваше Я, то сделайте это. Тату — не психолог. Тату — украшение. По материалам статьи «Why Tattoos Are So Popular» The Saturday Evening Post Перевод: Юлия Стржельбицкая

Почему подростковая депрессия быстрее развивается у девочек, чем у мальчиков

Человечество находится в середине подросткового кризиса психического здоровья, а девочки — в его эпицентре. С 2010 года среди подростков увеличились показатели депрессии, самоповреждений и самоубийств. Однако показатели глубокой депрессии среди девочек в США возросли с 12% в 2011 году до 20% в 2017 году. В три раза больше девочек-подростков в возрасте от 10 до 14 лет поступили в отделения неотложной помощи после умышленного нанесения вреда самим себе. Самоубийства тоже выросли в показателях — удвоились, начиная с 2007 года. Как ни странно, уровень депрессии начал расти, как только смартфоны получили популярность, поэтому цифровые медиа могли сыграть свою роль. Все люди, родившиеся после 1995 года (поколение Z), были первыми, кто провел свою юность с гаджетами. Также они являются первой группой подростков, которые воспринимают социальные сети как неотъемлемую часть жизни. Конечно, и мальчики, и девочки начали пользоваться цифровой техникой одновременно. Тогда почему у девочек больше проблем с психическим здоровьем? Чтобы ответить на этот вопрос, ученые из Государственного университета Сан-Диего Джин Твенге и Габриель Мартин провели свое исследование в 2019 году. Все этим пользуются Ученым удалось обнаружить, что дети разного пола проводят свое цифровое время по-разному: мальчики обычно играют, а девочки предпочитают переписываться с кем-то и просматривать ленту в социальных сетях. Онлайн-игры включают в себя различные формы общения. Геймеры часто общаются друг с другом в режиме реального времени через гарнитуру. А переписка в социальных сетях включает в себя обмен текстом и картинками. Однако даже такая простая вещь, как короткая пауза перед получением ответа, может вызвать беспокойство. Плюс ко всему, конечно, есть способ, которым социальные медиа создают иерархию среди пользователей: на это влияют количество лайков, просмотров, комментариев и подписчиков. Фотографии обрабатываются, тексты удаляются и переписываются. Все это может вызвать стресс. И исследование показало, что простое сравнение себя с другими людьми в социальных сетях повышает вероятность депрессии. И, в отличие от многих игровых систем, смартфоны портативны. Они мешают нормальному общению лицом к лицу, а также подростки часто засыпают с ними. Именно это, как было выявлено, подрывает психическое здоровье и здоровый сон. Девочки более восприимчивы, чем мальчики Действительно, использование социальных сетей оказывает влияние больше на девочек, чем на мальчиков. Они более склонны к депрессивным состояниям и часто чувствуют себя несчастными. 15% девушек, которые проводили всего около 30 минут в день в сетях, говорили о своем подавленном состоянии. Однако девочки, находящиеся в депрессии, которые тратили на просмотр ленты и общение в социальных сетях по шесть часов и больше, составили 26% от общего количества опрошенных. У мальчиков разница была менее заметна: в первом случае (30 минут в день на социальные сети) — 11%, а во втором (шесть часов и более) — 18%. Популярность и позитивные взаимодействия внутри сети, как правило, оказывают более выраженное влияние на состояние девочек-подростков. Соцсети могут стать площадкой для издевательств, позора и споров. Девочки по-прежнему сталкиваются с давлением в связи с их внешностью и телосложением, что представляет собой угрозу для психического здоровья. Заглядывая вперед Что можно с этим сделать? Родители могут прийти на помощь своим детям, а подростки — минимизировать использование социальных сетей. На самом деле по законам США люди не могут иметь и вести учетную запись или профиль от своего имени в интернете, пока им не исполнится 13 лет. Этот закон редко применяется и о нем практически никто не помнит, но родители могут настаивать на том, чтобы их дети оставались вне социальных сетей минимум до 13 лет. В России на различных сайтах тоже существуют ограничения по возрасту. Но, к сожалению, дети их легко обходят. Полностью препятствовать своему ребенку не получится, поэтому лучше объяснить, что если он хочет где-то зарегистрироваться, то вы должны сделать это вместе. И, конечно, можно настроить детский доступ ко многим ресурсам, чтобы знать, на каких сайтах ваш ребенок проводит время в интернете. Чем раньше вы к этому придете, тем будет лучше для всех. По материалам статьи «Why teen depression rates are rising faster for girls than boys» The Conversation

Полиция головного мозга

Философ-когнитивист Томас Метцингер не исключает, что в будущем настраивать химию своего мозга будет так же просто, как сейчас лечить головную боль: лекарства, улучшающие память и совершенствующие мышление, появятся в каждой аптечке. Но как в такой ситуации регулировать рынок психотропных веществ и кто вправе оценивать их пользу или вред? Нужно ли принудительно делать людей умнее или в обязательном порядке прописывать таблетки от плохого настроения? Какие состояния сознания станут нормой, а какие окажутся вне закона? Публикуем отрывок из книги «Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго» издательства «АСТ», где Метцингер формулирует вопросы, с которыми неизбежно столкнется нейроэтика будущего. Сознательное замалчивание фактов нежелательно с этической точки зрения, поскольку часто косвенным образом вредит другим людям. Человечество еще столкнется с серией проблем, история возникновения которых похожа: во-первых, известные факты сознательно замалчивались в разных местах. Затем они неожиданно всплывали в новой, более широкой форме. Теперь информацию невозможно контролировать государственным законодательством или политическими мерами отдельных стран. Это выглядит так, словно все знание, которое было подавлено, из человеческого подсознания вдруг прорвалось наружу в виде новых демонов и понемногу принялось захватывать наше жизненное пространство. Типичные примеры тому — организованная преступность, спущенная с цепи и теперь глобально действующая финансовая индустрия и изменения климата. Отношение к новым психоактивным веществам относится к тому же ряду. В настоящее время областью нейротехнических исследований, которая, скорее всего, приведет к коммерческой эксплуатации технологий сознания и быстро изменит общество, является область психотропных веществ. В целом, от них можно ожидать немало благ: мы сможем лечить психические и неврологические расстройства с помощью новых комбинаций методов визуализации, хирургии, глубокой стимуляции мозга и психофармакологии. В большинстве стран от одного до пяти процентов населения страдают серьезными психическими расстройствами. Тяжелые психические болезни часто ведут к тому, что пациенты теряют чувство собственного достоинства, и это также те болезни, в лечении которых мы меньше всего продвинулись за века (это ясно указывает на то, что наша теория сознания была неправильной). Теперь появляется реальная надежда, что новое поколение антидепрессантов и антипсихотических средств облегчит страдания больных этими старинными немочами. Но мы на этом не остановимся. В важной новой дисциплине — нейроэтике — новым ключевым словом является «когнитивное совершенствование». Речь идет о новых медикаментах, которые должны улучшать психическую производительность, то есть, по существу, лекарства, «делающие умными» и «делающие бодрыми». Мы скоро научимся совершенствовать мышление и настроение здоровых людей. В самом деле, на сцену западной культуры уже вышла «косметическая психофармакология». Если мы справимся со старческой деменцией и потерей памяти, если разработаем препараты, обостряющие внимание и удаляющие застенчивость, а то и обычную повседневную грусть, почему бы их не использовать? И к чему оставлять врачам решение, какую роль в нашем личном эскизе жизни должны играть такие медикаменты? Как сегодня можно выбрать операцию по увеличению груди, пластическую хирургию, пирсинг и другие способы изменить свое тело, так вскоре мы сможем тонко и точно настраивать химию своего мозга. Кому же решать, какие перемены обогатят нашу жизнь, а о каких придется пожалеть? Сознательное замалчивание фактов нежелательно с этической точки зрения, поскольку часто косвенным образом вредит другим людям. Человечество еще столкнется с серией проблем, история возникновения которых похожа: во-первых, известные факты сознательно замалчивались в разных местах. Затем они неожиданно всплывали в новой, более широкой форме. Теперь информацию невозможно контролировать государственным законодательством или политическими мерами отдельных стран. Это выглядит так, словно все знание, которое было подавлено, из человеческого подсознания вдруг прорвалось наружу в виде новых демонов и понемногу принялось захватывать наше жизненное пространство. Типичные примеры тому — организованная преступность, спущенная с цепи и теперь глобально действующая финансовая индустрия и изменения климата. Отношение к новым психоактивным веществам относится к тому же ряду. В настоящее время областью нейротехнических исследований, которая, скорее всего, приведет к коммерческой эксплуатации технологий сознания и быстро изменит общество, является область психотропных веществ. В целом, от них можно ожидать немало благ: мы сможем лечить психические и неврологические расстройства с помощью новых комбинаций методов визуализации, хирургии, глубокой стимуляции мозга и психофармакологии. В большинстве стран от одного до пяти процентов населения страдают серьезными психическими расстройствами. Тяжелые психические болезни часто ведут к тому, что пациенты теряют чувство собственного достоинства, и это также те болезни, в лечении которых мы меньше всего продвинулись за века (это ясно указывает на то, что наша теория сознания была неправильной). Теперь появляется реальная надежда, что новое поколение антидепрессантов и антипсихотических средств облегчит страдания больных этими старинными немочами. Но мы на этом не остановимся. В важной новой дисциплине — нейроэтике — новым ключевым словом является «когнитивное совершенствование». Речь идет о новых медикаментах, которые должны улучшать психическую производительность, то есть, по существу, лекарства, «делающие умными» и «делающие бодрыми». Мы скоро научимся совершенствовать мышление и настроение здоровых людей. В самом деле, на сцену западной культуры уже вышла «косметическая психофармакология». Если мы справимся со старческой деменцией и потерей памяти, если разработаем препараты, обостряющие внимание и удаляющие застенчивость, а то и обычную повседневную грусть, почему бы их не использовать? И к чему оставлять врачам решение, какую роль в нашем личном эскизе жизни должны играть такие медикаменты? Как сегодня можно выбрать операцию по увеличению груди, пластическую хирургию, пирсинг и другие способы изменить свое тело, так вскоре мы сможем тонко и точно настраивать химию своего мозга. Кому же решать, какие перемены обогатят нашу жизнь, а о каких придется пожалеть? Можно с уверенностью предположить, что фармакологические нейротехнологии для улучшения психической производительности здоровых людей будут совершенствоваться и что от этических проблем не удастся просто отвести взгляд, как мы поступали в прошлом с классическими галлюциногенами. Самая важная разница заключается в том, что усовершенствовать свой ум захотят намного больше людей, чем желали духовных переживаний. Как писала когнитивный нейроученый Марта Фара с соавторами еще некоторое время назад: «Вопрос уже не в том, нуждаемся ли мы в руководстве по пользованию нейрокогнитивным совершенствованием, а в том, какого рода руководство нам требуется». «Нам придется решать, какие состояния сознания следует объявить вне закона в свободном обществе» Придется ли с приходом нового поколения когнитивных стимуляторов брать предэкзаменационный анализ мочи в школах и университетах? Станут ли с появлением в широком доступе надежных оптимизаторов настроения ворчливость и ПМС на рабочем месте рассматриваться как неряшливость и запущенность, как ныне — сильный запах пота? Вопрос, который мне как философу особенно интересен, заключается в следующем: что мы будем делать, когда «препараты морального совершенствования» позволят людям вести себя более просоциально и альтруистично? Следует ли тогда принудительно оптимизировать этику каждого? Кто-то скажет, что такую динамическую систему, как совершенствовавшийся миллионами лет человеческий мозг, невозможно усовершенствовать дополнительно, не поступившись долей устойчивости. Другие возразят, что мы можем запустить процесс оптимизации в новом направлении, которое отличается от того, что пошагово смастерила в нашей осознаваемой я-модели эволюция. Стоит ли нам записываться в нейрофеноменологические луддиты? Проблема фенотехнологии имеет и этическую, и политическую сторону. В конечном счете это нам придется решать, какие состояния сознания следует объявить вне закона в свободном обществе. Законно ли, например, чтобы дети воспринимали своих родителей в состоянии опьянения? Станете ли вы возражать, если пожилые граждане или ваши коллеги по работе будут взбадривать и заводить себя новым поколением препаратов, улучшающих мышление? Как насчет поправки либидо в старческом возрасте? Приемлемо ли, чтобы солдаты, сражающиеся, возможно, за этически сомнительные цели, дрались и убивали под влиянием психостимуляторов и антидепрессантов, избавляющих их от посттравматического стрессового расстройства? Что, если новая фирма предложит каждому религиозные переживания, достигаемые электростимуляцией мозга? В вопросе психоактивных веществ нам настоятельно требуется разумная и дифференцированная наркополитика — соответствующая вызову, брошенному нейрофармакологией двадцать первого века. На сегодняшний день существует легальный и нелегальный рынок: а значит, существуют легальные и нелегальные состояния сознания. Если нам удастся провести разумную наркополитику, ее целью станет сведение к минимуму ущерба потребителям и обществу при максимальном потенциальном выигрыше. В идеале важность различия между легальными и нелегальными состояниями сознания будет постепенно уменьшаться, потому что желаемое поведение потребителя будет контролироваться культурным консенсусом и самими гражданами — как бы снизу вверх, а не сверху вниз, со стороны государства. Тем не менее, чем лучше мы станем понимать нейрохимические механизмы, тем больше — по ассортименту и по количеству — нелегальных препаратов появится на черном рынке. Я предсказываю, что к 2050 году «старые добрые времена», когда нам приходилось иметь дело всего с дюжиной-другой молекул на черном рынке, покажутся праздником. Не стоит обманываться: запреты не работали в прошлом и, как подсказывает опыт, на каждое незаконное человеческое желание на черном рынке находится товар. Если есть спрос, будет и промышленность, его обслуживающая. Мы можем увидеть в будущем, как расцветают все новые психоактивные вещества, и врачи скорой помощи будут сталкиваться с ребятишками, сидящими на наркотиках, которые врачам не знакомы даже по названию. Незаконные психоактивные вещества, применяемые в основном для расслабления на вечеринках, показывают, насколько быстро может идти такое развитие. В первом немецком издании этой книги (вышедшем в 2009-м) я осторожно предсказывал, что скоро число запрещенных веществ на рынке резко возрастет. За три года после этого предсказания только в Европе было обнаружено сперва 41, затем 49, а в 2012 уже 73 вида синтетических наркотиков, совершенно неизвестных прежде. Сейчас уже видно, что общая тенденция, выраженная в этом предсказании, не прерывается: в следующем году было обнаружено впервые 81 психоактивное вещество, в 2014 их насчитывалось 101. Просматривая годовые отчеты Европола и Европейского центра мониторинга наркотиков и наркомании, можно оправданно заключить, что ситуация полностью вышла из-под контроля. Однако то же относится и к «подстегиванию мозгов» рецептурными препаратами. Как только появится по-настоящему действенный препарат, улучшающий работу мозга, не сработают самые строгие формы контроля по его применению. Сейчас уже существуют сотни нелегальных лабораторий, которые немедля скопируют соответствующую молекулу и выбросят ее на нелегальный рынок. Глобализация, Интернет и современная нейрофармакология вместе взятые представляют собой вызов наркополитике. Например, легальная фармоиндустрия прекрасно знает, что с пришествием интернет-аптек государственные силовые ведомства уже не в силах контролировать неврачебное использование таких психостимуляторов, как риталин и модафинил. Настанет день, когда мы не сможем отделаться от этого вызова отрицанием, дезинформацией и пиар-кампаниями, так же как законодательными мерами и драконовскими санкциями. Мы уже дорого платим за статус-кво в злоупотреблениях лекарственными средствами и алкоголем. Между тем возникают новые вызовы, а мы не выполнили нашего домашнего задания. […] Мы еще не смогли убедительно оценить внутреннюю ценность искусственно вызванных состояний сознания, а также рисков и благ, которые они несут не только отдельным гражданам, но и обществу в целом. Мы просто не смотрели в эту сторону. Не интегрировать подобные вещества в нашу культуру, объявить их вне закона, тоже грозит ущербом: к ним не будет доступа у занимающихся духовными практиками и серьезно изучающих теологию и психиатрию; молодежь вступит в контакт с преступным миром; люди будут экспериментировать с неизвестными дозами в небезопасных условиях; особо уязвимые личности могут в таких условиях небезопасно себя повести или серьезно травмироваться при панических эпизодах или эпизодах высочайшей тревожности, а также у них могут развиться долговременные психотические реакции. Все, что бы мы ни делали, имеет последствия. Это относится как к проблемам прошлого, так и к вызовам, с которыми мы столкнемся в будущем. «В нашем конкурентном и беспощадном обществе очень немногие ищут глубоких духовных переживаний. Люди хотят остроты ума, сосредоточенности, эмоциональной устойчивости и харизмы» Рассмотрим риск психотических реакций. Выполненное в Соединенном Королевстве обзорное исследование оценило опыты с ЛСД в клинической работе, охватив около 4300 человек и около 49 500 сессий с ЛСД. Уровень самоубийств составил 0,7 на тысячу пациентов; несчастные случаи — 2,3 на тысячу; психозы, продолжавшиеся более сорока восьми часов, — 9 на тысячу (причем две трети полностью от них оправились). Еще одно исследование, проверявшее присутствие психотических реакций по анкете, разосланной проводившим контролируемые эксперименты с ЛСД ученым, показало, что 0,08% из пяти тысяч волонтеров испытывали психиатрические симптомы, длившиеся больше двух суток. В последнее время исследователи продвинулись в контроле над такими нежелательными реакциями путем тщательного наблюдения и подготовки. Тем не менее лучше держаться консервативных оценок и ожидать девять длительных психотических реакций на тысячу пациентов. Теперь предположим, что берется группа в тысячу тщательно отобранных граждан, и им предлагается законно вступить в царство феноменальных состояний, открытых псилоцибином, как в двух недавних псилоцибиновых опытах Роланда Гриффита с соавторами. Поскольку псилоцибин в этом отношении очень близок к ЛСД, эмпирические данные позволяют предположить, что у девятерых проявятся серьезные, продолжительные психотические реакции, которые у троих из них сохранятся более чем на 48 часов, возможно, с пожизненными нежелательными последствиями. 330 граждан оценят этот опыт как уникальное, наиболее духовно значимое переживание своей жизни; 670 скажут, что это было самое значимое переживание их жизни или причислят его к пяти наиболее значимым переживаниям. Кто перевесит — 9 или 670? Допустим далее, что отдельные граждане решат рискнуть и потребуют законного, максимально безопасного доступа в пространство этих феноменальных состояний. Следует ли государству вмешаться из этических соображений, возможно решив, что граждане не вправе рисковать своим психическим здоровьем и потенциальной возможностью стать обузой для общества? Тогда нам пришлось бы немедленно запретить алкоголь. А если эксперты-юристы скажут, что, как и со смертным приговором, одно неверное решение, одна стойкая психотическая реакция — уже перебор, что совершенно неэтично так рисковать? А если социальные работники и психиатры возразят, что решение вывести такие эксперименты за рамки закона увеличит общее число серьезных психиатрических осложнений среди населения и сделает их невидимыми для статистики? Если церковь официально заявит (в полном соответствии с основной теорией редуктивного материализма), что эти переживания — «не-дзен» — не настоящее, только явление, не имеющее эпистемической ценности? Вправе ли гражданин свободного общества сам искать ответа на этот вопрос? Сочтем ли мы существенным, если соотношение риска к выгоде будет гораздо выше, скажем 80 к 20? Что, если граждане, не интересующиеся духовными проблемами, решат погрузиться в чистый «пустой» гедонизм, насладиться «истигкайтом» Мейстера Эккарта просто забавы ради? Что, если впоследствии ультраконсервативные верующие вместе со стареющими хиппи, твердо держащимися за веру в «психоделическое причастие», сочтут себя глубоко оскорбленными чисто развлекательным, гедонистическим применением подобных веществ и станут протестовать против богохульства и профанации? Все это — конкретные примеры этических вопросов, на которые мы пока не нашли нормативных, общепринятых ответов. Мы еще не выработали разумного способа обращения с этими веществами — стратегии минимизации риска, дающей людям возможность насладиться потенциальными благами. Мы только и сумели, что отгородиться от соответствующей доли феноменального пространства состояний, сделав практически невозможными в большинстве стран академические исследования и разумную оценку рисков. Это демонстрирует не только слабость правовой культуры, но и, быть может, влечет за собой более низкий жизненный стандарт по отношению к собственному сознанию. Мы не выполнили домашнего задания, и потому рушатся жизни. Цена за отрицание может возрасти. Разрабатываются новые психоактивные вещества галлюциногенного типа […] — они выходят на черный рынок без клинической проверки, и число их все возрастает. Это еще старые (и «простые», потому что легко решаемые) проблемы, невыполненное домашнее задание 1960-х. Сегодня структура спроса меняется, технология становится все точнее и рынок расширяется. В нашем сверхбыстром, все более конкурентном и беспощадном современном обществе очень немногие ищут глубоких духовных переживаний. Люди хотят остроты ума, сосредоточенности, эмоциональной устойчивости и харизмы — всего, что ведет к профессиональному успеху и облегчает стресс, связанный с жизнью на скоростной полосе. Осталось немного Олдосов Хаксли, зато возник новый демографический фактор: в богатых обществах люди живут долго как никогда — и хотят не только продолжительности, но и качества жизни. Большие фармацевтические предприятия об этом знают. Все слышали про модафинил, а кое-кто и о том, что он уже применяется в Ираке, а на подходе еще, по меньшей мере, сорок молекул. Да, тут много лишней шумихи, и паникерство, несомненно, неуместно. Однако технология никуда не денется, и она совершенствуется. Крупные фармацевтические компании, пытаясь элегантно обойти границы между легальными и нелегальными средствами, втихомолку разрабатывают множество новых препаратов: они уверены, что стимуляторы мыслительных процессов в будущем принесут им большие прибыли за счет «немедицинского применения». Например «Цефалон», изготовитель модафинила, сообщил, что примерно 90% препарата выписывается для применения не по назначению. Распространившиеся в последнее время интернет-аптеки создали новый мировой рынок сбыта этой продукции и новые инструменты для неофициальных долговременных исследований с многочисленными испытуемыми. Современная нейроэтика должна будет создать новый подход к наркополитике. Ключевой вопрос состоит в том, какие состояния мозга считать легальными. Какие области пространства феноменальных состояний должны быть (если должны) объявлены вне закона? Важно не забывать, что во всех культурах тысячелетиями использовали психоактивные вещества, чтобы вызывать особые состояния сознания: не только религиозный экстаз, расслабленную веселость и повышенное внимание, но и простое, тупое опьянение. Новый фактор в том, что инструменты совершенствуются. Поэтому нам предстоит решать, какие из этих измененных состояний следует вписать в нашу культуру, а каких избегать любой ценой. В свободном обществе следует стремиться к максимальной независимости гражданина. Либеральное западное понимание демократии требует в отношении психоактивных веществ права на психическое самоопределение, которое также закреплено в конституции. Однако суть проблемы состоит в том, чтобы ограничивать этот основной либеральный принцип, приводя разумные и этически убедительные доводы. «Нейроэтика должна учитывать не только физиологическое воздействие вещества на мозг, но и взвешивать психологический и социальный риск» Я против легализации классических галлюциногенов, таких как псилоцибин, ЛСД и мескалин. Это правда, что они не вызывают пристрастия и проявляют очень небольшую токсичность. Тем не менее сохраняется риск их применения в небезопасных условиях, без необходимых знаний и компетентного наблюдения, и риск этот слишком велик. Простое требование легализации, во-первых, слишком широко и, во-вторых, слишком дешево стоит, отчего такое требование зачастую исходит от людей, которым не придется платить за последствия его исполнения. Вот в чем состоит настоящая проблема: с одной стороны, совершенно ясно, что в свободной стране каждый гражданин в принципе должен иметь доступ к описанным выше состояниям сознания, хотя бы для того, чтобы составить собственное независимое мнение. Но по зрелом размышлении приходится признать, что большинство людей, принимающих политические и законодательные решения, по этой причине (отсутствие такого мнения) вовсе не понимают, о чем идет речь. С другой стороны, мы должны быть готовы расплатиться за доступ к этим весьма необычным субъективным переживаниям и за соответствующий рост индивидуальной свободы. Новый культурный контекст не возникает сам собой. Поэтому нам придется вложить в развитие новых, разумных способов обращения с психоактивными веществами творческий подход, разум, деньги и много труда. Можно, например, разработать подобие «водительских прав», требующих для допуска к веществам особой психиатрической оценки личных рисков, теоретического экзамена и, возможно, пяти «уроков вождения» под наблюдением профессионала и в безопасных условиях. Тем, кто сдаст на такие права, можно, например, разрешить легальную покупку двух однократных доз классического галлюциногена в год для персонального использования. Эту модель можно понемногу оттачивать очень избирательно и, главное, основываясь на опыте, а впоследствии, возможно, модифицировать эту процедуру для когнитивных стимуляторов и других классов веществ. Это даст лишь начальную точку долгого развития, и, конечно, существует много других разумных стратегий. Главное, что после десятилетий застоя и перед лицом непрерывного ущерба общество начинает развиваться. С учетом сказанного мы должны принять трезвый взгляд на проблему. Нам следует свести к минимуму цену, которую мы выплачиваем смертями, пристрастиями и ущербом, возможно наносимым нашей экономике за счет, скажем, заметного падения производительности. Однако вопрос не только в том, как защитить себя; нам следует оценить также скрытые блага, которые психоактивные вещества могут дать нашей культуре. В некоторых профессиях — подумайте, например, о министре финансов, пилоте дальнего следования, стрелке, экстренном хирурге — повышение на время концентрации и психической производительности послужит всеобщим интересам. Следует ли в принципе запрещать такие духовные переживания, какие вызываются некоторыми классическими галлюциногенами? Приемлемо ли закрывать серьезным студентам теологии и психиатрии доступ к таким измененным состояниям сознания? Допустимо ли вынуждать всякого, кто ищет ценных духовных или религиозных переживаний — или просто хочет попробовать сам, — нарушать закон и рисковать, принимая неизвестные дозы неочищенных веществ в опасной обстановке? Многие аспекты текущей наркополитики произвольны и этически не продуманы. Этично ли, например, рекламировать такие опасные, вызывающие пристрастие вещества, как алкоголь и никотин? Следует ли правительству, облагая такие вещества налогами, наживаться на самоубийственном поведении граждан? Следует ли разрешать фармацевтической индустрии напрямую, без посредства врача, продавать такие вещества, как риталин и модафинил (как в Новой Зеландии и США)? Нам потребуются точные законы, охватывающие каждую молекулу и ее нейрофеноменологические свойства. Нейроэтика должна учитывать не только физиологическое воздействие вещества на мозг, но и взвешивать психологический и социальный риск в сравнении с внутренней ценностью переживаний, производимых тем или иным состоянием мозга, — а это сложная задача. Она станет проще, если мы сумеем установить основополагающее моральное согласие, поддерживаемое большей частью населения — теми гражданами, ради которых вырабатываются правила. Власти не должны лгать своей целевой аудитории; им, скорее, следует заботиться о восстановлении доверия, особенно молодого поколения. Регулировать черный рынок труднее, чем легальный, а политические решения обычно действуют на потребителя гораздо слабее, чем культурный контекст. Одни законы тут не помогут. Чтобы справиться с вызовами, представляемыми новыми психоактивными веществами, понадобится новый культурный контекст.

Возможно ли жить в мире без правил?

Люди чувствуют угнетающее присутствие правил, как писаных, так и неписаных — это длится практически на протяжении всей жизни. Общественные места, организации, званые обеды, даже отношения и случайные разговоры изобилуют правилами и волокитой, которые, по-видимому, служат для того, чтобы указывать на каждое последующее движение, каждый шаг. Многие люди выступают против того, чтобы правила ограничивали свободу, ведь они созданы, чтобы их нарушать. Однако проблема заключается не в правилах, нормах или обычаях в целом, а в том, что некоторые из них необоснованны. Для начала стоит представить жизнь в мире без каких-либо правил и ограничений. Во-первых, человеческое тело следует некоторым очень строгим и сложным биологическим законам, без которых люди бы просто не существовали. Во-вторых, слова, предложения и весь текст, который вы сейчас читаете, написан по правилам русского языка. Хотя можно было бы обойтись без них. Возможно, в XVIII-XIX веках авторы могли только мечтать об освобождении от правил. Но действительно ли языковая свобода принесет пользу или освободит мысли? Конечно, некоторые поэты и писатели нарушали правила и придумывали свои. В их произведениях могла царить литературная анархия. Например, стихотворение Льюиса Кэрролла Jabberwocky, которое по-разному перевели наши языковеды («Бармаглот», «Мордолак», «Борчардес»), наделало много шума у лингвистов. Но в целом нарушение правил языка в повседневной жизни делает речь людей не раскованной, а бессвязной. Также следует подумать, как правила являются основой спорта и игр, даже если предназначение некоторых — забава и веселье. Правила шахмат достаточно просты для тех, кто их знает и постоянно практикуется. Но у стороннего наблюдателя они могут вызвать непонимание и истерику. В футболе тоже есть свои правила. Однако даже фанаты игры и сами футболисты часто протестуют против устоявшихся норм. Шахматы или футбол без ограничений были бы совершенно бесформенными, бессмысленными и неинтересными. Игра без правил — это вообще не игра. Многие нормы повседневной жизни выполняют в точности ту же функцию, что и правила игр — сообщают, какие действия люди могут и не могут совершать. Слова благодарности, поддержки, признательности и пожелания, которые кажутся маленьким детям лишними, в действительности не являются строго обязательными к употреблению. Однако тот факт, что у людей есть такие своеобразные речевые сигналы, упрощает их социальное взаимодействие даже с незнакомцами. Правила дорожного движения, соблюдение очереди, таблички, запрещающие мусорить или выгуливать собак, попадают в одну категорию. Все они являются фундаментом для развития гармоничного общества. Зов хаоса Конечно, долгое время у некоторых людей была большая симпатия к менее формализованному обществу, обществу без правительства, миру, где свобода личности имеет приоритет. Речь идет об анархии. Проблема анархии заключается в том, что она по своей природе нестабильна — люди постоянно и спонтанно генерируют новые правила, регулирующие поведение, общение и экономический обмен, и делают это так же быстро, как разрушаются старые правила. Вернемся к спорту. Игра может зародиться с того момента, когда кто-то решает пнуть самодельный мяч из мочевого пузыря свиньи. Нет определенного количества человек, команд и ограничений. Но через несколько столетий игра становится чрезвычайно сложной и имеет свой свод правил, которой описывает все детали и мелочи. Люди даже создали международные руководящие органы для надзора за разными играми, видами спорта. Политолог, экономист и лауреат Нобелевской премии по экономике Элинор Остром исследовала феномен стихийного построения правил, когда люди коллективно управляли ресурсами. Она обнаружила, что в любом коллективе рано или поздно возникнут контроль, ограничения и уровень дозволенности. А кто кого будет контролировать, разрешается спорами. Правила не просто придумываются и навязываются правителями. Они рождаются естественным образом из-за потребности взаимоприемлемых социальных и экономических взаимодействий. Стремление отменить удушающие, несправедливые или просто совершенно бессмысленные правила вполне оправдано. Но без них общество быстро сделает откат назад на пару столетий. Многие социологи считают, что создание правил и их соблюдение — это основа социальной и экономической жизни. Несмотря на протесты и недовольства, правила кажутся встроенными в ДНК. Ребенок может уже в три года многое усвоить и придумать свои собственные правила в играх с куклами, кубиками, зверюшками. И если кто-то другой, например, взрослый человек, возьмет его игрушку и начнет с ней взаимодействовать по своим правилам, то ребенок, скорее всего, выскажет свое недовольство и покажет, как надо. Инструменты тирании Иногда у людей присутствует желание навязывать свои правила, нормы и образцы поведения. Доходит до тирании и тоталитаризма. Отсюда вытекают такие последствия, как соответствующие наказания за неисполнение установленных правил и за инакомыслие. Многие политические идеологи и религиозные фанатики требуют полного подчинения и жестокого возмездия. Правила, устанавливаемые политикой, должны опираться на согласие граждан. Так что, пожалуй, лучший совет — это следовать правилам, но всегда интересоваться, почему и зачем. По материалам статьи «Could we live in a world without rules?» The Conversation

Великие писатели и напитки, которые их вдохновляли, а иногда и губили

Грег Кларк и Монти Бошамп написали книгу «Муза, где же кружка». Они изучили, что пили известные писатели и какие напитки их вдохновляли. И благодаря их стараниям мы знаем, что именно любили пить наши любимые авторы. Вино Великий английский драматург Уильям Шекспир предпочитал вино. В период Ренессанса в Англии этот напиток не так просто было достать, позволить себе наслаждаться вином могли только состоятельные люди. Чарльз Буковски также отдавал предпочтение винам, правда, не всегда мог позволить себе купить бутылочку дорогого красного вина, которое так любил. Поэтому для прилива вдохновения иногда не брезговал и другими напитками — пивом, виски. Но Буковски читал стихи перед публикой именно с бутылкой любимого вина. Джин Какие ассоциации приходят вам на ум, когда упоминается джин? У меня это произведения Фицджеральда. Они такие же обманчиво легкие, но с ноткой тяжелого послевкусия, и с характерным привкусом, который сложно с чем-то спутать. Неудивительно, что Скотт так любил именно джин. Говорят, что он пил часто и считал, будто джин не так слышен, как другие напитки. Фицджеральд любил неразбавленный джин, но иногда добавлял в него сок лайма, лед или содовую. Содовой писатель разбавлял еще один свой любимый напиток — виски. Виски Самый популярный алкогольный напиток, который чаще всего упоминают в книгах и фильмах, заработал множество поклонников среди творческих людей. Эрнест Хэмингуэй, например, как и Фрэнсис Скотт Фицджеральд, любил пить виски с содовой. И хотя других напитков он не избегал, все же отдавал предпочтение виски. Сначала писатель употреблял его для вдохновения, позже это переросло в желание заглушить проблемы. В ход шли и ром, и коктейли, и шампанское, в целом писатель пил почти все. Напиток на основе виски, мятный джулеп, очень любил Уильям Фолкнер. Именно его предпочитал американский писатель, хотя во времена сухого закона ему приходилось ограничиваться и простым кукурузным спиртом. И хотя уже к совершеннолетию писатель пил не в меру много, все последующие годы были для него плодотворными. Попивая мятный джулеп, Фолкнер написал не одну книгу. Уильям однажды даже чуть не разбился на самолете, будучи пьяным. Случилось это в армии, но закончилось весьма удачно — он не пострадал. Когда я в детстве запоем читала книги Джека Лондона, то и подумать не могла, что его жизнь настолько сложна. Первый глоток пива Джек сделал еще в пять лет, он попробовал напиток из кружки, которую нес отцу. В юности он много пил. А потом в его жизни наступил перерыв. Лондон так много и активно писал, что времени на алкоголь уже не оставалось. Поэтому казалось, что пагубная привычка навсегда оставила писателя. Но успех снова привел алкоголь в дом Джека Лондона, он пристрастился к виски. Поговаривают, что у него было правило — сначала написать 1000 слов, и только потом пить. Многие хотели выпить с любимым автором, а он не отказывал в просьбе. В итоге запои стали случаться все чаще, потом в ход пошел даже морфий. И однажды Лондона нашли мертвым в окружении бутылок и ампул. Примечательно, что писатель не скрывал свою пагубную привычку, и даже написал об отношениях с алкоголем в книге «Джон Ячменное Зерно». Пиво Джейн Остин не только писала так называемые романы нравов, но и варила пиво. Во времена ее жизни пивоварение считалось обычным делом. Пиво варили и женщины, и мужчины, и пили его чуть ли не чаще, чем воду. Джейн варила еловое пиво, оно считалось источником витамина С. Создательница романа «Гордость и предубеждение» любила не только варить пиво, но и оценивать труды своих стараний. Водка Николай Гоголь говаривал, что «кушать пельмени без мяса» — это как «пить водку без закуски». Он любил и покушать, и выпить. Русский классик не увлекался спиртными напитками, но мог выпить пару рюмок в хорошей компании. Федор Достоевский также не отказывался от того, чтобы пропустить рюмку-другую. А в его произведениях герои часто рассуждали о пагубном влиянии спиртных напитков. «Маргарита» Американский писатель Джек Керуак предпочитал один из самых популярных коктейлей в мире — «Маргариту». Этот коктейль включает текилу, сок лайма, сахарный сироп и ликер. Подается напиток в красивых широких бокалах, по традиции украшенных ободком из соли. Но и главный ингредиент этого коктейля Керуак любил употреблять в чистом виде. Кальвадос Яблочный или грушевый бренди был вдохновителем и лекарством для души для Эриха Марии Ремарка. Писатель страдал от депрессий и раздирающих его внутренних противоречий. Его сложно назвать оптимистом, и это нашло отражение не только в произведениях Ремарка, но и в его образе жизни. Душевные раны он лечил писательством и спиртным. Пристрастился к крепким напиткам писатель в то время, когда в родной стране его пытались выставить предателем народа. Автор: Юля Романова

Шахматный вундеркинд Самуэль Решевский

Среди историй гениев, чьи способности проявились в раннем детстве, история многократного претендента на шахматную корону американца Сэмуэля Решевского, безусловно, одна из самых интересных. Решевский родился в 1911 году в Польше и был шестым ребенком в семье. Его уникальные умственные способности проявились уже в двухлетнем возрасте, а играть в шахматы он научился в четыре года. Отец любил проводить долгие зимние вечера за доской, и поначалу интерес маленького Сэмми ограничивался беспорядочной перестановкой фигур. Согласно легенде, однажды Сэмми, увидев слабый ход отца, вмешался в игру и спас положение. Через несколько месяцев малыш играл уже настолько хорошо, что в их деревушке ему не находилось достойных партнеров. Семья переехала в Лодзь, и польский мастер Сальве был потрясен игрой вундеркинда. Появление Решевского в 1917 году в Вене вызвало настоящую сенсацию. Поначалу все восхищались его игрой, умилялись победам, но когда в сеансе одновременной игры с членами Венского шахматного клуба он начал расправляться со всеми подряд, те разволновались не на шутку. Было решено любой ценой «угомонить» маленького монстра, и с этой целью пригласили известного венского мастера Вольфа. «Где мальчуган? — спросил маэстро, едва переступив порог клуба. — Я положу конец этому трюкачеству!» Вольф сел за доску и был разбит наголову. Тогда в роли экзаменатора согласился выступить знаменитый в будущем гроссмейстер Видмар, оказавшийся в Вене. Югославский шахматист разыграл дебют небрежно и вскоре почувствовал железную хватку ребенка. Маэстро с большим трудом удалось освободиться, а потом и одержать победу. Он не помнил, сколько часов продолжалась тяжелая борьба, сопровождавшаяся озабоченными взглядами венских болельщиков. Его юный противник в знак сдачи опрокинул своего короля. Всю партию шестилетний мальчик играл, стоя на стуле на коленях — иначе он не мог дотянуться до фигур. Не меняя позы, Сэмми подался чуть вперед и, положив головку на доску, горько заплакал. Стояла тягостная тишина. Видмар удалился украдкой — победа не принесла ему радости. Решевский не посещал школу и никогда не видел книг с иллюстрациями. Поэтому во время проведенного теста он почти ничего не узнавал на картинках, даже льва, обезьяну или тигра. Он знал, какой был день недели — среда, но не имел понятия о числе. В арифметике шахматист безнадежно отставал от своих сверстников. Вместе с тем Сэмми легко решал головоломки, трудные для детей 13 лет (то есть вдвое старше его). Справился даже с такой, которую до него не смог решить ни один ребенок. В 1920 году родители решили отправить сына в турне по столицам Европы, чтобы продемонстрировать его редкое умение. Турне оказалось триумфальным: Берлин, Вена, Париж, Лондон, и всюду публика проявляла огромный интерес к шахматному вундеркинду, который с поразительной легкостью обыгрывал седобородых джентльменов в сеансах одновременной игры. Первое публичное выступление в Европе состоялось в Берлине в 1920 году. Играя против двадцати противников, Решевский одержал 16 побед при 4 ничьих. Приезд мальчика в любой город собирал толпы народа, жаждавшие посмотреть на его игру. Свидетели утверждали, что наблюдать за малышом во время сеансов было жутковато. Игра вундеркинда, одетого в матросский костюмчик, казалась пронизанной демонической силой. Один за другим взрослые дяди сдавались с виноватой улыбкой. Детская непосредственность проявлялась лишь тогда, когда сеансер был вынужден капитулировать. В такие моменты Сэмми мгновенно сметал на пол все оставшиеся на доске фигуры. Вскоре семья перебралась из Польши в США. А зимой 1921-1922 годов Сэм с родителями предприняли почти двухлетнее турне по Америке. Опять всюду его ждали горячий прием и энтузиазм публики. Журналистов особенно поразил сеанс в военной академии, где против него играли сильнейшие шахматисты и он выиграл 19 партий из 20 при одной ничьей. Решевский проехал до Западного побережья и обратно, посетив бесчисленное множество городов и поселков. Он играл показательные партии, давал сеансы в шахматных клубах, театрах и даже универмагах. В одном универмаге в Филадельфии на выступлении Сэма присутствовало более трех тысяч человек. По возвращении в Нью-Йорк в октябре 1922 года — Сэму еще не исполнилось 11 — он впервые принял участие в турнире мастеров, где играли такие корифеи, как Осип Бернштейн, Давид Яновский и Эдуард Ласкер. Мальчик показал превосходную игру; например, Ласкеру пришлось выжимать выигрыш в течение 70 ходов. А победа над Яновским — один из самых ярких эпизодов в биографии юного Решевского. Он был так взволнован и счастлив, что по дороге домой в такси не мог спокойно сидеть — то и дело подпрыгивал и пел. Впоследствии Решевский писал: «Уже в 6 лет шахматы были для меня как дыхание — естественной функцией, не требующей сознательных усилий. Правильные ходы приходили сами собой, как поступает воздух в легкие. Попробуйте объяснить кому-нибудь, как вы дышите, и вам станет ясно, почему мне так трудно было давать объяснения». Карьера шахматного вундеркинда завершилась в 1924 году, когда был решен вопрос об образовании Сэмми. Из-за шахмат он за четыре года в Америке лишь научился английскому — и больше ничему. Подросток решил изжить репутацию «чудо-ребенка», и в 12 лет впервые переступил порог школы... В годы учебы Решевский почти не играл, лишь дал несколько сеансов. И в скором времени о малыше в матросском костюмчике, устраивавшем когда-то веселые шахматные представления, почти забыли. Но мало кто знал истинную причину исчезновения юного Сэмми: он учился читать и писать! Все-таки желание сесть за шахматную доску у юноши сохранилось, и реализовать его ему удалось в 1927 году, когда во время каникул Сэм отправился на чемпионат Западного побережья США в Каламазоо, расположенный недалеко от Детройта. Решевский выиграл этот чемпионат, не потерпев ни единого поражения. Это был его первый крупный турнирный успех, пусть и скромный. В 1929 году Сэмми поступил в университет Детройта на отделение бухгалтерского учета. Да, после этого он стал восьмикратным чемпионом США, победителем многих международных турниров, но он никогда не был профессиональным шахматистом — он работал бухгалтером. Когда в конце 50-х в США появился новый вундеркинд, Бобби Фишер, между двумя гроссмейстерами возникла острая конкуренция. С 1957 по 1960 год Фишер четырежды подряд становился чемпионом США, опережая Решевского. Но прежний чемпион не смирился с превосходством юного соперника и заявил: «Фишер мне ничего не доказал. В матче он меня никогда не победит». И в какой-то степени Сэмуэль оказался прав... Нашлись меценаты, собравшие необходимую сумму для матча между 50-летним Решевским и 18-летним Фишером. Матч двух экс-вундеркиндов протекал с переменным успехом, и после 11 партий счет был равным — 5,5:5,5. Но в этот напряженный момент поединок был прерван. На 12-ю партию Решевский не явился по религиозным соображениям (была суббота). Но дальше, как это нередко бывало в матчах Фишера, ситуация приняла неожиданный оборот. Финансовую составляющую встречи обеспечивала миллионерша Жаклин Пятигорская, которая предложили перенести старт 12-ой партии на два часа пораньше, так как хотела лично присутствовать на концерте своего супруга, известного виолончелиста Григория Пятигорского. Однако Бобби остался непреклонен — начало должно быть в час дня, как назначали раньше. В итоге Пятигорская волевым решением объявила старт в 11 часов, но Фишер проигнорировал ее мнение и не явился на игру. В результате ему было присуждено поражение, а общую победу отдали Решевскому. Фишер собирался подать в суд, но не успел, так как отправился в Блед на последнюю репетицию перед межзональным турниром в Стокгольме. До конца 80-х годов Решевский продолжал участвовать в соревнованиях, порой давая молодым противникам образцы шахматной стратегии и тактики, однако годы уже не позволяли ему рассчитывать на крупные успехи. Умер Самуэль Решевский в апреле 1992 года. Источник: Избранное

Гранд-отель Уэса Андерсона

Добро пожаловать в удивительный мир, который представляется нам огромным отелем Уэса Андерсона! Этот мир наполнен вещами в стиле винтаж, яркой цветовой палитрой, странными персонажами и вельветовыми костюмами. И это еще далеко не все, многие детали его мира остаются незамеченными, даже самые искусные зрители не сразу смогут их разглядеть. Давайте пройдемся по каждому этажу нашего Гранд-отеля. Мы с вами разберем стиль режиссера, его компоненты и попробуем определить индивидуальные кинематографические привычки. Расскажем вам об Уэсе как личности и подскажем, какие фильмы смотреть и в каком порядке. Рождение таланта К сожалению, о фильмографии Андерсона, о его стиле информации куда больше, чем о нем самом. Однако, без его биографии собрать полную картину о его творчестве будет сложно. Не зря же в школе перед тем, как приступить к творческой деятельности поэта или прозаика, мы так усердно изучали его биографию. Уэс родился и вырос в Хьюстоне, штат Техас. Он и два его брата в детстве столкнулись с разводом родителей. Сложно было принять этот факт. Это сильно потрясло Уэса и повлияло на его творчество. В каждой своей картине он рассказывает о неблагополучных, неполных семьях. Если задуматься, то в каждой его работе непростые отношения между родителями, детьми — костяк сюжета. В основном братья жили с матерью, а отца навещали каждые вторые выходные. Маленький Уэс был безумно разносторонним, он любил читать, с малого возраста он писал, а еще увлекался театром и живописью. Возможно, те истории, которые он так увлеченно читал, были для него более реальными и увлекательными, чем обычная жизнь. Он как будто бы сбегал в них из жестокой реальности. Когда Уэсу было 8 лет, он на камеру своего отца снял небольшую серию немых фильмов. В съемках ему помогали братья и соседские ребята. Уже в школе он начал ставить пьесы, которые были сложными и довольно объемными, так он стал известен в узких кругах. Андерсон ходил в подготовительную среднюю школу Сент-Джеймс до того, как решил изучать философию. Уэс собрал чемодан, захватил с собой вельветовую куртку и переехал в Остин, где и получил степень по философии в Техасском университете. Однажды в коридоре университета к нему подошел однокурсник и попросил совета по домашнему заданию. Юношу звали Оуэн Уилсон. Да-да, тот самый харизматичный светловолосый парень с кривоватым носом, которого мы помним по ролям как в картинах Уэса Андерсона, так и по другим голливудским фильмам. Спустя какое-то время они стали близкими друзьями. Именно вместе с Оуэном Уэс написал первый сценарий к короткометражному фильму «Бутылочная ракета». Основа сюжета — трое парней, которые мечтали стать знаменитыми ворами. В продвижении фильма в мир большого кино им помог старший брат Оуэна Эндрю, который тогда работал в нескольких кинопрокатах. Карьера Уэса Андерсона началась. Хотя он и был полностью самоучкой, не проходил курсов и не оканчивал режиссерских университетов. Чем обусловлен успех? Все просто — помимо неоспоримого таланта, Уэс всей душой любил смотреть фильмы, погружаясь в них с головой. Поэтому к моменту выхода «Бутылочной ракеты» он был знатоком этой сферы. Будучи студентом, в библиотеке он брал разные фильмы и книги — так он познакомился с творчеством многих режиссеров. Тогда его кинематографический вкус был уже сформирован, Уэс особенно выделял для себя «французскую новую волну», в частности Франсуа Трюффо и Жана-Люка Годара, а также таких режиссеров, как Орсон Уэллс и Альфред Хичкок. С первых работ у Уэса Андерсона выработался свой особый уникальный стиль. Если бы нужно было охарактеризовать его творчество тремя словами, это выглядело бы так: «абсурдно», «меланхолично», «уютно». Абсурдно — потому что порой действия персонажей, диалоги кажутся противоречащими самим себе. Меланхолично — потому что грусть кажется неотъемлемой частью его сюжетов. Если задуматься и присмотреться, то кто-нибудь на экране будет обязательно грустить. Уэс Андерсон — самый прямой режиссер в популярном кино, однако его фильмы одновременно уникальны и детализированы. Повсюду мы можем наблюдать тщательно продуманный интерьер, старые вещи, давно вышедшие из моды. Поэтому все же к описанию мы добавим еще одно слово — «ностальгия». Какова же аудитория фильмов Уэса? Уэс знает, что он хочет, чтобы зрители знали. Он видит, что хочет, чтобы они увидели. Он чувствует то, что хочет, чтобы чувствовали они. Да, все немного запутанно, вы не ошиблись. Эстетика Уэса Андерсона куда более продумана, чем может показаться на первый взгляд. На самом деле все немного сложнее. Зритель получает удовольствие от сложного фильма. Уэс словно кормит нас информацией с ложечки. Его рассказы, несмотря на чувство грусти, которое неизменно висит над нами, веселы, они обладают невероятно тонким чувством юмора. Уэс Андерсон — один из немногих режиссеров, умеющих таким образом рассказывать историю. Да еще так, чтобы зритель не смог оторваться от экрана. Многие режиссеры будут неизменно держать вас в напряжении, сдерживая информацию и стратегически распределяя детали тогда, когда это выгодно. Общая эстетика Уэса Андерсона очаровательна. Каковы персонажи Уэса Андерсона? Даже оказавшись среди самой огромной толпы из всех возможных, вы узнаете андерсоновских персонажей. Их опознавательным знаком будет причудливый характер. Они всегда немного грустят, можно даже сказать, скорбят, хотя и не без частички юмора. Они находятся в процессе преодоления экзистенциального кризиса, однако не всегда уверены в своем успехе. Никогда не изменяют своему основному наряду. Герой переодевается только тогда, когда внутри него, его характера происходит трансформация. А еще они имеют свою коллекцию конкретных вещей, которые характеризуют именно этого персонажа. Кроме того, они невероятно меланхоличны, уважают друг друга несмотря ни на что и дорожат своим прошлым. Помимо внешнего вида, вы можете узнать их по поведению. Из фильма в фильм персонажи беспричинно дерутся, а еще, если смотреть немного внимательнее, в каждой картине вы обязательно обнаружите героя с ссадинами, пластырями. Они всегда сохраняют спокойствие, много читают и курят. Они носят усы или бороду, а также одежду и головные уборы словно из другой эпохи. Кроме того, у Уэса существует определенная типология персонажей. Первый и основной — это типаж Питера Пэна. Взрослые, которые попросту не хотят расти, очень похожие на детей. Мужские персонажи безумно неуклюжи и немного интровертны. Женщины же, напротив, сильные и независимые. Дети в фильмах занимают место взрослых. Именно они за все отвечают и принимают самые важные решения. В фильмах огромную роль играют животные. Они помогают главным героям общаться между собой. В картинах «Остров собак» и «Бесподобный мистер Фокс» они и вовсе являются главными героями, а не второстепенными. Стиль Уэса есть сам Уэс У Уэса Андерсона есть свой собственный, уникальный вид съемки. Он ставит кадры с невероятной точностью. Подобную одержимость центрированными пространствами мы уже могли видеть у Стенли Кубрика. Абсолютно в любом изображении Андерсон ищет тот самый точный баланс кадра. Во время просмотра любого его фильма нажмите паузу, достаньте линейку и начните измерять — вы обнаружите, что композиционные планы продуманы со всей точностью. Одно слово прекрасно описывает главную особенность постановки кадра ­— «симметрия». Кроме того, в его фильмах мы можем обнаружить шесть основных приемов постановки кадра: 1. Съемка сверху. Камера располагается вверху над персонажами или натюрмортами. 2. Замедленная съемка. Если присмотреться, то мы обнаружим, что почти все картины Андерсона заканчиваются кадром в замедленной съемке. 3. Субъективная съемка. Мы видим картинку от первого лица. 4. Быстрый зум. Чтобы захватить наше внимание, камера приближает нас к героям или объектам. 5. Лонгшоты. Это такой прием, когда персонаж перемещается вместе со статичным кадром, благодаря чему зрителю кажется, что он находится в той же самой обстановке, совсем рядом с героем. 6. Тревеллинг. Камера перемещается или по вертикали, или по горизонтали, так показывая нам персонажей или пространство, в котором они находятся. Стиль Уэса Андерсона — это сам Уэс Андерсон. Он трудолюбивый, вдумчивый человек, который так сосредоточен на своем воображении. А, как известно, визуальные эффекты творца являются продолжением его собственной психологии. Уэс Андерсон — та самая причудливая одежда, тот самый Зиссу и его красная шапочка, те самые раритетные предметы, которые выступают не только декором, но и символами конкретных персонажей, и все остальные элементы его фильмов. Вместо того, чтобы преимущественно изображать себя через своих персонажей, он нашел куда более изощренный способ выразить свою уникальную индивидуальность. Да, через визуальные эффекты. Именно здесь, наверное, многие другие режиссеры терпят неудачу, изображая авторский дух. У самых тонких любителей кино вряд ли появится ощущение, что Тарантино, Спилберг или Нолан сами являются тем самым визуальным представлением своих фильмов. Однако это чувство возникает, когда ты смотришь Уэса Андерсона. Он уделяет огромное внимание деталям. Режиссер направляет наше внимание на то, что он хочет, и когда он хочет. Невозможно поспорить с тем, что он мастер в том, чтобы заставить каждый образ создавать так, что зритель влюбляется с первого взгляда. Фильмы Уэса Андерсона в основном делаются с нуля и, как мы уже говорили, с особой тщательностью. Он черпает вдохновение из книг или других фильмов, однако его истории самобытны и уникальны. Они содержат так много информации, чувств и наблюдений в относительно простом повествовании, построенном художником, что в конечном счете направляют картину. Другие элементы фильма, кажется, также сделаны с нуля — например, его костюмы или места действия. В то время как другие кинематографисты используют реальные места, чтобы создать единый мир, Андерсон строит его сам. Даже если он использует какое-то реальное место, то создается ощущение, что эта локация была построена специально для фильма, а не выбрана случайно. Фильмография Искренне советуем вам смотреть картины Уэса Андерсона по порядку. Так вы сможете полностью оценить его рост как кинематографиста, а также отследить изменения в нем как в индивидуальности. 1. «Академия Рашмор»; 2. «Семейка Тененбаум»; 3. «Водная жизнь»; 4. короткометражка «Отель Шевалье», которая стала приквелом к следующему фильму; 5. «Поезд на Дарджилинг»; 6. «Бесподобный мистер Фокс»; 7. «Королевство полной луны»; 8. «Отель «Гранд-Будапешт»; 9. «Остров собак». Еще, если вдруг эта информация прошла мимо вас, то уже в этом году состоится премьера последней работы Уэса Андерсона «Французский диспетчер». Посмотрим, чем нас удивит маэстро в этот раз! Автор: Катарина Акопова

Кругосветные путешественники всех времен и народов

«Путешествовать — значит осознавать, что все ошибаются насчет других стран», — говорил Олдос Хаксли. Действительно, как еще узнать, чем живут люди на другом континенте, какая культура в других городах и какие особенности природы в разных странах? Как узнать мир, если не путешествовать? Можно найти достоверную информацию, но прочувствовать все и понять получится только на собственном опыте. Путешествиями в последнее время никого не удивить. Раньше эта привилегия была доступна не всем, но сейчас есть возможность путешествовать с минимальными затратами, о чем свидетельствуют примеры людей, отправляющихся в дальний путь с малым количеством наличных денег в кармане. А вот совершить кругосветное путешествие значительно сложнее, ведь это требует выдержки и упорства. Фернан Магеллан Это имя вы наверняка помните еще с уроков географии в школе. А вот второе имя менее известно, но не менее значимо — Хуан Себастьян де Элькано. Он был переводчиком и рабом Фернана Магеллана. Они совершили первое кругосветное путешествие. Тогда из пяти кораблей, отправившихся в путь из Испании, вернуться смог лишь один. Прошло три года, и Хуан Себастьян возвратился из кругосветного плавания, закончив дело Магеллана, которого к этому времени убили туземцы на острове Мактан. Де Элькано взял на себя командование экспедицией, и ему удалось вернуться в Испанию. Самое интересное, что изначально экспедиция задумывалась для исследования западного маршрута, а в итоге превратилась в кругосветное путешествие. Андрес Урданета Экспедиция, в составе которой был и Андрес Урданета, отправилась в путь и впервые после Магеллана прошла по проливу, названному в честь него. Командовал этой экспедицией Гарсия Хофре де Лоайса, а главной задачей была колонизация острова Пряностей. Сложно назвать это путешествие удачным, поскольку добрались до островов не все, а те, кто выжил, были взяты в плен местными жителями. В итоге Урданета и еще несколько человек вернулись в Европу, но уже в качестве пленников. И все же это считается кругосветным путешествием, по крайней мере, многие относят его к этому типу. Позже Урданета проложил безопасный маршрут от Филиппин в Мексику, теперь этот путь носит его имя. Фрэнсис Дрейк Известный мореплаватель и первый англичанин, совершивший кругосветное путешествие, с детства бредил морем. Юнгой он стал, когда был подростком. Фрэнсис очаровал владельца торгового судна, на котором работал, поэтому спустя несколько лет он получил корабль в наследство. И уже в 18 лет юноша стал капитаном собственного корабля. Дрейк активно участвовал в противостоянии Англии и Испании, поскольку у него были личные счеты с испанским королем, отказавшимся когда-то выплачивать компенсацию за потопленные его подданными судна. Поэтому Фрэнсис отправился к тихоокеанскому побережью Америки по приказу королевы, чтобы привезти как можно больше испанского золота. Хотя по официальной версии целью экспедиции стало открытие новых земель. Со своей задачей мореплаватель справился. Он привез королеве баснословную сумму, вдвое превышающую доход Англии, а попутно с этим Дрейк совершил кругосветное путешествие. Иван Крузенштерн Да-да, это тот самый Иван Федорович Крузенштерн, который «человек и пароход». Он возглавил первое русское кругосветное плавание, которое состоялось в 1803-1806 годах. Иван Федорович взял на себя командование кораблем «Надежда», а Юрий Лисянский управлял другим кораблем — «Нева». Изначально целью экспедиции было снабжение Камчатки и Аляски, потом потребовалось налаживать отношения с Японией. Путешествие началось в Кронштадте, корабли пересекли Атлантический океан и обогнули мыс Горн. Возле Курильских островов корабли разделились. «Надежда» отправилась в Японию, но в политическом отношении эта экспедиция провалилась, поскольку российского посланника даже не пустили в страну. Когда экспедиция вернулась в Кронштадт, путешествие было окончено и получилось кругосветным. Джошуа Слокам Впервые совершив путешествие вокруг света на яхте, Джошуа Слокам посвятил этому событию книгу. Джошуа отправился покорять морские просторы из Бостона в 1895 году, а вернулся из кругосветки спустя три года и два месяца в Ньюпорт. Это событие временно осталось в стороне из-за американо-испанской войны. Но когда боевые действия поутихли, о Слокаме снова вспомнили. В книге «Один под парусом вокруг света» можно узнать детали его путешествия. Погиб Джошуа Слокам, как и большинство мореплавателей, в море. Однажды он отправился на морскую прогулку, и больше его никто не видел. Слокам пропал без вести, но многие связывают это с тем, что его маршрут пролегал мимо Бермудского треугольника. Онисим Панкратов Думаете, что для кругосветного путешествия нужны корабль, самолет или машина? А вот и нет. Онисим Панкратов доказал, что для этой цели хватит только велосипеда. Он был не первым, кто смог совершить подобное, но его история чрезвычайно интересна. Онисим занимался спортом с детства, он всегда участвовал в гонках на велосипеде. Почему бы не попробовать обогнуть весь земной шар на верном двухколесном друге? Стартовал Панкратов из города Харбин, который тогда был частью Сибири, а сейчас принадлежит Китаю. Он двигался через всю страну, остановился в Санкт-Петербурге, а затем отправился в Европу. Помимо бездорожья и трудностей в пути ему пришлось пережить немало приключений. Например, Онисим переболел малярией и даже попал в тюрьму, поскольку его приняли за шпиона. Но несмотря на все это он продолжал двигаться к своей цели. Так прошел год. На пароходе Панкратов отправился в Америку, а через полгода пересек Тихий океан и оказался в Японии. Летом 1913 года Онисим оказался в начальной точке своего маршрута — в Харбине, где его встречали с почестями. Путешествие началось летом 1911 года и заняло два года. Уайли Пост Уайли Пост — американский летчик, который впервые совершил одиночное кругосветное путешествие на самолете. Еще до того, как стать летчиком, Уайли потерял левый глаз. Это не стало препятствием на пути к мечте — управлению самолетом. Вместе со своим штурманом он совершил перелет за рекордное время. Чуть больше восьми с половиной дней Уайли Посту и Гарольду Гатти потребовалось, чтобы перелететь по маршруту Нью-Йорк — Берлин — Москва — Иркутск — Хабаровск — Ном — Кливленд — Нью-Йорк. На этом Пост решил не останавливаться. Через несколько лет он совершил кругосветное путешествие в одиночку, потратив на это еще меньше времени — чуть более семи с половиной суток. На этот раз маршрут был другой — Нью-Йорк — Берлин — Москва — Аляска — Нью-Йорк. А вот третья попытка оказалась провальной. Уайли не смог преодолеть свой маршрут на гидросамолете. Он разбился на Аляске. Хуго Эккенер Облететь мир можно не только на самолете. Хуго Эккенер совершил полет на дирижабле, хотя изначально писал в газету критические статьи о полетах дирижаблей. При этом в одной из статей он предложил конкретные решения технических проблем. Владельцу дирижабля, графу Цеппелину, понравились его предложения по усовершенствованию летательного аппарата. Вскоре они начали сотрудничать, а Хуго писал статьи о дирижабле уже совершенно другого содержания. В итоге он стал капитаном дирижабля. Затем Эккенер занялся производством дирижаблей, и однажды он решил облететь земной шар, чтобы прорекламировать свое детище. В итоге перелет состоялся и прошел успешно. Хуго был награжден золотой авиационной медалью ФАИ, а это высшая награда Международной федерации аэронавтики. Автор: Юля Романова